Михаил Соколов: Позади 49 дней боев. Война России с Украиной становится испытанием для мировой экономики. Житница Европы подергается разрушениям, сравнимых с временами Второй мировой войны, гибнут и страдают тысячи людей. При этом через зону боевых действий проходят газопроводы, по ним идет российский газ, за который России платит возмущенная агрессией Европа. Деньги за транзит получает и Украина. Мы поговорим об энергетической ситуации. У нас сегодня в эфире гости - аналитик в области энергетики Михаил Крутихин и финансист Сергей Хестанов. Михаил Соколов: Соответствуют ли реальности цифры, что с начала войны, которую в России называют спецоперацией, Россия получила от Европейского союза, от стран, которые покупают нефть и газ, чуть ли не $40 млрд.? Михаил Крутихин: По подсчетам, которые ведут независимые аналитики, это не $40 млрд., а где-то чуть больше $20 млрд. по трем товарам - это природный газ, нефть и уголь, главные энергоносители, которые Россия поставляет в Европу. Да, это огромные цифры. Идет транзит через Украину, идет поток газа, через Украину даже проходит одна из веток нефтепровода "Дружба", тоже туда направляются потоки нефти. Вроде бы считалось, что раз война идет, на военной территории могло бы все это дело прекратиться. Но, во-первых, есть контракты, которые надо уважать. Украинцы очень ревностно относятся к соблюдению контрактов. У них есть договоренность, что они европейским странам, которые им помогают в военных усилиях, обязаны обеспечить транзит российского газа, российской нефти через свою территорию. И они иногда даже с риском для жизни исправляют то, что было нарушено военными действиями, две компрессорные станции были повреждены, они их отремонтировали довольно быстро, восстанавливают все, ни разу не был нарушен поток транзита энергоносителей в Европу. Это все-таки не только транзитная сеть, а это газовая сеть всей Украины, нужно поддерживать газоснабжение своего внутреннего потребителя. Михаил Соколов: А есть ли у нас какая-то реальная информация о снижении продаж, например, той же российской нефти по причине осторожности покупателей? Мы уже сказали, что один из крупнейших нефтетрейдеров мира Vitol Group планирует прекратить торговлю российской нефтью и нефтепродуктами до конца года. Но это только перспектива. Сейчас что происходит? Михаил Крутихин: По данным как раз от независимых трейдеров, которые берут нефть у российских компаний, потом должны ее реализовывать где-то на глобальном рынке, поток нефти экспортной из России сократился примерно, разные оценки есть, на 3 млн. баррелей в сутки или даже 1,5 млн. баррелей в сутки. Это много, потому что общий объем российского экспорта сырой нефти и нефтепродуктов - это чуть больше 7 млн. баррелей в сутки. Когда мы видим, что 3 ушло - это значит на 40% где-то, это самая большая оценка потерь, которые понесла российская нефтянка. В России нефтяные компании ощутили уже на себе, что им некуда эту нефть, которую они добывают, девать, перегружены нефтепроводы, которые ведут к портам, перегружен нефтепровод "Дружба", емкостей для хранения не хватает, никогда никакие резервные фонды в России не создавались. Михаил Соколов: Какие-нибудь танкеры подогнать. Михаил Крутихин: Подгоняют танкеры, грузят. Например, компания "Трафигура", один из крупнейших торговцев российской нефтью, объявляет: вот 6 танкеров у нас есть, выставляем на аукцион. Кто возьмет? Скидку дают $30-35 за баррель, который сейчас $106 стоит на рынке, а никто не идет, не покупают. Танкеры где-то болтаются. Сейчас какой-то объем болтается где-то в море, на рейдах, в порту, покупателей нет. Михаил Соколов: "Шелл" и ВР пишут, они отказались действительно от закупок? Михаил Крутихин: До конца года откажутся, до сих пор они получают. "Шелл" постаралась это сделать довольно быстро, даже извинилась, когда ей пришлось купить одну партию российской нефти, потому что ей надо было какие-то обязательства выполнять срочно в этот момент. Сейчас прошли слухи, что "Шелл" действует так, что якобы берет российскую нефть, везет ее куда-то в Латвию, там получает нефть примерно таких же характеристик от других производителей, не российскую, смешивает все это, поскольку это смесь, то уже не российская нефть. Оказалось, что это легенда, что это абсолютный фейк, никто в здравом уме такую некоммерческую операцию проводить бы не стал. Приостановился поток экспорта российской нефти. Сначала вдруг в печать просочилось заявление менеджеров ЛУКОЙЛа, которые сказали: вы знаете, да, в России сократилась добыча на 6%. 6% - много, но все равно не так чувствительно. И вдруг сейчас появились оценки, буквально два или три дня назад вышел месячный доклад ОПЕК, в ОПЕК тоже следят за мировым рынком. Они говорят: да, вы знаете, за первый квартал в России было снижение не очень значительное добычи нефти, но второй-третий квартал - это очень будет серьезно, потому что нефть просто не берут. По итогам года, по подсчетам ОПЕК, Россия потеряет чуть больше полумиллиона баррелей в сутки - это 26 млн. баррелей в год. В России добыча примерно 524-527 млн. баррелей в год. Вдруг я сегодня вижу новые прогнозы, совершенно другие аналитики говорят: вы знаете, не исключено, что если будет введен какой-то порядок эмбарго, мгновенного эмбарго не будет, оно должно постепенно, кто-то должен будет отказываться от российской нефти. Если в этом году введут, то до конца года Россия может потерять от 75 до 150 млн. т в год. Если Россия потеряет 150 млн. т добычи, то это выкинет Россию из числа экспортеров нефти вообще. Михаил Соколов: При таких поступлениях и ценах на нефть и газ, если даже будет падение добычи, падение экспорта, будет ли бюджет России испытывать какие-то серьезные проблемы или все-таки он пока будет оставаться бездефицитным, профицитным, деньги будут? Сергей Хестанов: Чтобы ответственно отвечать на этот вопрос, надо точнее знать цифры, какую часть добычи и, самое главное, какую часть экспорта Россия потеряет в результате тех или иных ограничительных мер, неважно, будь то эмбарго, будь то просто отказ покупателей, с точки зрения финансового результата, какая часть российского экспорта будет потеряна. Неслучайно Михаил Иванович называл разные оценки снижения спроса на российскую нефть и нефтепродукты. Дело в том, что статистика еще не накоплена, максимум, чем можно оперировать, - это оценки. На то они и оценки, что они могут содержать в себе значительную погрешность. Интересная деталь, что на самом пике девальвации рубля, до того, как были введены довольно жесткие валютные ограничения, а я напомню, что сейчас рубль не является вполне свободно конвертируемой валютой, действует множество ограничений, до того, как эти ограничения были введены, интересно, что рубль девальвировался примерно на 40%, что хорошо стыкуется с максимальной оценкой потери экспорта. Мне кажется, это сильное косвенное свидетельство в пользу того, что в какой-то момент с точки зрения оценки той доли экспорта, которая могла бы быть потеряна, эти 40% смотрятся хорошо. Дальше ввели валютное ограничение, изменилось поведение российских нефтяных компаний, поэтому, естественно, цифры изменились. По итогам, уже есть прикидки, что ждать от первого квартала, скорее всего, в первом квартале сохранится профицит просто в силу того, что и поставки инерционны, и контракты имеют некоторую инерцию. Самое главное, не успели себя проявить два мощнейших фактора, с которыми вовсю придется столкнуться уже во втором квартале. Первый фактор - это добровольный отказ части покупателей от российских энергоресурсов. Второй очень важный фактор, который на самом деле с точки зрения потребителя локально, может быть, даже более важен, - это слом цепочки поставки. Множество фирм из России либо полностью ушли, либо свернули деятельность. Скорее всего, доставка товаров, которые обычно поступают из-за рубежа, потребует радикального пересмотра логистики, так называемое изменение цепочки поставки. Пока даже невозможно оценить, насколько это усложнит, увеличит время доставки, самое главное, как это заложится в цены. Михаил Соколов: В отличие от наших экспертов, Путин смотрит в будущее с большим оптимизмом. После этого Путин еще сказал, что в среднесрочной и долгосрочной перспективе риски могут нарастать. На ваш взгляд, что все-таки является таким основным риском - нефтяное эмбарго? Американцы его фактически вводят, насколько я понимаю, в ближайшее время. Каковы его параметры, насколько это серьезный удар? Михаил Крутихин: Мгновенно нефтяное эмбарго ввести нельзя, как я уже сказал. Многие получатели российской нефти критически зависят именно от российской нефти и по причине привычки к характеристикам российской нефти им нужно перестраивать нефтеперерабатывающие мощности для того, чтобы они принимали нефть других сортов. Просто потому, что они, как, например, Венгрия, Словакия, Чехия, связаны южной веткой газопровода "Дружба" с Россией, получают нефть оттуда. У них нет портов, они не могут какие-то танкеры заказать откуда-то, они привязаны, им отказаться труднее всего будет. Если Польша и Германия, имеющие выход к морю, могут получать нефть из любых источников, то страны Центральной Европы лишены такой возможности. Я думаю, что шестой пакет, который сейчас обсуждается в Европе, будет включать положение о нефтяном эмбарго, но только в таком виде, как растянутое по времени. Скажем, до конца года мы ограничим получение российской нефти каким-то определенным уровнем, а затем на следующий год мы совершенно прекратим. Это будет трудно сделать, но можно. Уже сейчас обсуждается, что получится с российской нефтяной отраслью в результате такого полного эмбарго. Я разговаривал с нефтяниками, они говорят: вы знаете, мы уже ожидаем, что, скорее всего, нам придется отдавать указания на промыслах сократить добычу от 20% до 30%. Михаил Соколов: А если сократил, то можно потом вернуть эту добычу или это зависит от конкретного предприятия? Михаил Крутихин: В России это очень трудно, потому что основная часть нефти у нас добывается все-таки на Севере. Многие скважины бурятся в вечной мерзлоте, температуры на Севере не так, как в Персидском заливе. Очень часто бывает так, что если скважину нефтяную мы закупориваем на какое-то время, то потом приходится рядом бурить новую, потому что эту надо будет ликвидировать. Ремонтировать ее очень долго, дорого, иногда просто невозможно. Это колоссальный удар. Такой удар понесла российская нефтяная отрасль, когда все-таки согласились в рамках ОПЕК+ несколько сокращать добычу. Тогда выводили из строя наименее эффективные скважины, два ведра в сутки какие-то они выдавали. Михаил Соколов: Что-то на Сахалине. Михаил Крутихин: Не только на Сахалине, у нас есть много от Башкортостана до Западной Сибири таких проектов. Пришлось выводить из строя наименее эффективные. Сейчас, я думаю, у нас дойдет дело и до эффективных скважин по нашим масштабам. Потому что у нас средняя скважина - это 9 с небольшим тонн в сутки. Я сравню с Саудовской Аравией, где одна тысяча, две тысячи тонн в сутки - обычное дело. Нам придется эти скважины закрывать, снова их вводить в эксплуатацию - это очень-очень дорого. Я могу предположить, что тот момент, когда российская добыча упадет на 40%, он может наступить уже в будущем году. Ожидалось, что это произойдет в 2035 г. Когда Министерство энергетики докладывало в Думе о состоянии нефтяной отрасли, то говорили: если сейчас ничего не менять, все пойдет так, как есть, у нас нефть остается в основном трудноизвлекаемая. Легкоизвлекаемая - 30%, коммерчески рентабельна, ее можно извлечь, мы ее быстро исчерпаем, и добыча упадет к 2035 г. Теперь получается не 2035 г. а уже 2023 г.